"Паларран" был закончен, и Алдарион снова стал готовиться к отплытию. На этот раз Менельдур разгневался, хотя Королева и уговорила его не применять к сыну королевскую власть. Здесь нужно сказать о таком обычае: когда от Ну'мено'ра в Средиземье отчаливал корабль, женщина, чаще всего из рода капитана, водружала на бушприт его Зеленый Венок Возвращения, сплетенный из ветвей дерева ОЙОЛАЙРЭ {OIOLAIRË}, что значит "вечное лето" - это дерево подарили ну'мено'рцам эльдары,  сказав, чтобы они носили его на своих кораблях в знак дружбы с Оссэ и Уйнэн. Листья этого дерева всегда были зелены, сочны и духовиты; и оно хорошо росло на морском воздухе. Но Менельдур запретил Королеве и сестрам Алдариона доставить венок ОЙОЛАЙРЭ в Ро'менну, где стоял "Паларран", сказав, что он не даст сыну своего благословения, потому что тот отправляется против его воли; и Алдарион, услышав об этом, сказал:
- Если мне суждено отправиться без благословения и без венка пусть будет так.
Королева опечалилась; но Эрендис сказала ей: - ТАРИНЬЯ, если ты сплетешь венок из ветвей эльфийского дерева, я принесу его в гавань, с твоего позволения; ведь мне Король не запретил этого.
Моряки сочли дурным знамением то, что Капитану приходится отчаливать без благословения; но когда все уже было готово, и матросы собирались выбирать якоря, появилась Эрендис, хотя она и не любила шума и толкотни большой гавани и крики чаек. Алдарион радостно и удивленно поприветствовал ее; а она сказала:
- Я принесла тебе Венок Возвращения, господин - от Королевы. - От Королевы? - переспросил Алдарион другим уже голосом. - Да, господин, сказала она, - но я просила ее изволения на это. Не одна твоя семья будет рада твоему возвращению, да случится это скорее.
И тогда Алдарион впервые посмотрел на Эрендис с любовью; и долго стоял он на корме, глядя на берег, пока "Паларран" уходил в море. Говорится, что он спешил вернуться из того похода и отсутствовал меньше, чем собирался; а вернувшись, он привез подарки для Королевы и ее фрейлин, но самый богатый подарок - большой алмаз - для Эрендис. Холодно приветствовал на этот раз сына Король; и упрекнул Менельдур его, сказав, что такой подарок не подобает делать Королевскому Наследнику, иначе как в залог помолвки; и потребовал, чтобы Алдарион объявил, что у него на уме.
- В знак благодарности привез я его - ответил тот, - сердцу, что было теплым тогда, когда остальные охладели.
- Холодное сердце не исторгнет тепла из других сердец ни при прощании, ни при встрече. - сказал Менельдур; и он еще раз попросил Алдариона подумать о женитьбе, хотя и не говорил об Эрендис.
Алдарион же не думал об этом вовсе, ибо он всегда противился тем более, чем более понуждали его; и стал он к Эрендис еще холоднее, чем был, и задумал покинуть Ну'менор и вернуться к своим делам в Виньялондэ. Жизнь на суше томила его, потому что на своем корабле он не был подвластен ничьей воле, а Морские Купцы, сопровождавшие его в его плаваниях, испытывали к Великому Капитану только любовь и почтение. Но теперь Менельдур запретил ему уплывать; Алдарион же еще до исхода зимы снарядил семь кораблей и большую часть Морских Купцов наперекор воле Короля. Королева не решилась вызвать на себя гнев Менельдура; но ночью женщина, закутанная в плащ, пришла в гавань с венком и передала его Алдариону, сказав: "Это от Госпожи Западных Земель" - ибо так называли Эрендис - и скрылась.
В ответ на открытое неповиновение Алдариона Король сложил с него власть Начальника Кораблей и Гаваней Ну'мено'ра; он закрыл Цех Гильдии Морских Купцов на "Эамбаре" и запретил вырубку любого леса на постройку кораблей. Прошло пять лет; и Алдарион вернулся с девятью кораблями - два из них были построены в Виньялондэ - и все они были нагружены отличным лесом с берегов Средиземья. Когда же Алдарион увидел, что произошло в его отсутствие, он разгневался и сказал своему отцу:
- Если никто не рад мне в Ну'мено'ре, и нет здесь дела моим рукам, и нельзя мне здесь чинить свои корабли, то я вернусь назад, и очень быстро, потому что ветра были суровы,  и мне нужно чиниться. Разве больше нечем заняться сыну Короля, кроме как глядеть в лица женщин в поисках своей суженой? Я занялся лесным делом, и был рачителен в нем; до конца моих дней в Ну'мено'ре станет больше дерева, чем сейчас, под твоим скипетром.
И, верный своему слову, в тот же год Алдарион на трех кораблях с самыми отважными из Морских Купцов уплыл снова, без благословения и без венка; ибо Менельдур наложил запрет на это всем женщинам своего двора и женам Купцов, и окружил Ро'менну дозорами.
В том плавании пробыл Алдарион так долго, что начали уже бояться за него; и сам Менельдур был обеспокоен, хотя и верил в милость Валаров, защищающую корабли Ну'мено'ра.  Когда прошло десять лет с его отплытия, Эрендис наконец отчаялась и, решив, что Алдариона постигло несчастье, или же что он остался жить в Средиземье, а также и для того, чтобы избавиться от надоедливых женихов, отпросилась у Королевы, оставила Арменелос и вернулась к своей семье в Западных Землях. Но прошло еще четыре года, и Алдарион вернулся, и корабли его были жестоко потрепаны морем. Он сперва приплыл в гавань Виньялондэ, а оттуда отправился в большой поход вдоль берега на юг, заплыв дальше, чем когда-либо заплывали корабли ну'мено'рцев; но на обратном пути он попал под встречные ветра и сильные бури и, едва избежав кораблекрушения в Хараде, он приплыл в Виньялондэ и увидел, что гавань почти разрушена штормами и разграблена враждебными племенами. Трижды верховые западные ветра возвращали его с полдороги из Великого Моря, и молния ударила в тот корабль, на котором плыл он сам, и сломала мачту; и лишь тяжким трудом на большой воде удалось ему наконец добраться до гавани Ну'мено'ра. Менельдур был очень обрадован возвращению сына; но порицал его за то, что он восстал против воли отца и короля, отринув этим хранительство Валаров и рискуя навлечь ярость Оссэ не только на себя, но и на людей, доверившихся ему. Алдарион смирился, и отец простил его, не только вернув ему звание Начальника Кораблей и Гаваней, но и добавив к нему титул Управителя Лесов.
Алдарион опечалился, не найдя в Арменелосе Эрендис, но был слишком горд, чтобы отправиться искать ее; да и не мог он этого сделать кроме как для того, чтобы попросить ее руки, а он еще не хотел связывать себя узами брака. Он занялся исправлением всего того, что пришло в упадок за время его долгого отсутствия, ведь его не было почти двадцать лет; и тогда начались большие строительства, особенно в Ро'менне. Он увидел, что много леса рубится на строительство и изготовление всяческих изделий, но вырубки делаются непредусмотрительно, и мало делается посадок взамен вырубленного; и Алдарион ездил из конца в конец Острова, присматривая за лесонасаждением.
И однажды, едучи через леса по Западным Землям, Алдарион встретил женщину, чьи темные волосы развевались на ветру, а зеленый плащ был застегнут у горла пряжкой с ярким драгоценным камнем; и он принял ее за женщину из эльдаров, которые порою приплывали к той части Острова. Но она подъехала ближе, и он узнал Эрендис, и увидел, что камень на ней - один из тех, что он дарил ей; и вдруг он почувствовал, что любит ее, и ощутил всю пустоту своих дней. Эрендис, увидев его, побледнела и хотела ускакать, но он настиг ее и сказал:
- Вполне достоин я того, чтобы ты бежала прочь от меня, ведь я сам убегал так часто и так далеко! Но прости меня и останься.
Они вместе приехали в дом Берегара, ее отца, и там Алдарион открыл, что хочет обручиться с Эрендис; но та не решалась, хотя по обычаю и по жизни ее народа она была в самом возрасте для брака. Любовь ее к Алдариону не уменьшилась, и не из хитрости медлила она; но она боялась, что в войне между Морем и ее любовью в сердце Алдариона она не победит. Эрендис не хотела довольствоваться малым, чтобы не потерять все; боясь Моря и горюя о том, что деревья, столь любимые ею, вырубаются на постройку кораблей, она решила: либо она победит Море и корабли, либо они погубят ее.
Алдарион же влюбился в Эрендис всерьез, и всюду ходил с ней; он забросил гавани и верфи и все дела Гильдии Морских Купцов, и перестал валить лес, начав лишь сажать его; он был в те дни счастливее, чем во всей своей жизни, хотя понял это он, лишь оглянувшись на них много потом, уже когда старость пришла к нему. Долго уговаривал он Эрендис отправиться с ним в плавание вокруг Острова на "Эамбаре"; ибо близилось столетие основания Алдарионом Гильдии Морских Купцов, и во всех гаванях Ну'мено'ра устраивались празднества и пиры. Эрендис согласилась, преодолев страх и нелюбовь к морю; и они отплыли из Ро'менны и приплыли в Анду'ниэ на западе Острова. Там Валандил, Правитель Анду'ниэ и близкий родственник Алдариона,  устроил большой пир; и на этом пиру он пил за Эрендис, назвав ее УЙНЭ'НИЭЛЬЮ, Дочерью Уйнэн, новой Владычицей Моря. Но Эрендис, сидевшая рядом с женой Валандила, возразила так, что многим было слышно:
- Не зови меня таким именем! Я не дочь Уйнэн: скорее она враг мне. И снова опасение охватило Эрендис, ибо Алдарион вернулся к своим делам в Ро'менне, и занялся строительством огромных волноломов и возведением высокой башни на Толе Уйнэн: КАЛМИНДОН {CALMINDON}, Маячная Башня, назвали ее. Когда же это было сделано, Алдарион вернулся к Эрендис и попросил ее руки; она же вновь отсрочила свадьбу, сказав:
- Я путешествовала с тобой на корабле, господин. До того, как я дам тебе свой ответ, не отправишься ли ты со мной по суше в те места, которые я люблю? Ты слишком мало знаешь об этой земле, а тебе быть ее Королем.
И они отправились вместе и поехали в Эмериэ {Emerië}, где на зеленых травяных холмах паслись самые большие в Ну'мено'ре стада, и смотрели на белые домики пастухов и слушали блеянье отар.
Там Эрендис заговорила с Алдарионом и сказала ему: - Вот здесь смогу я жить счастливо и спокойно. - Ты сможешь жить там, где пожелаешь, женой Королевского Наследника. - отвечал Алдарион. - И Королевой - во многих прекрасных дворцах, каких пожелаешь.
- Пока ты станешь Королем, я уже состарюсь. - сказала Эрендис. А где тем временем будет жить Королевский Наследник?
- Со своей супругой, - ответил Алдарион, - когда отпустят его дела, если только она не сможет разделить их с ним.
- Я не стану делить своего мужа с Владычицей Уйнэн. - сказала Эрендис.
- Это слова. - сказал Алдарион. - Так же и я могу сказать, что не стану делить свою жену с Владыкой Лесов Оромэ {Oromë} из-за того, что она любит деревья, растущие на воле.
- Воистину, не станешь, - сказала Эрендис, - ведь ты любое дерево готов свалить в дар Уйнэн, будь твоя воля.
- Назови любое дерево, которое тебе по сердцу, и оно будет стоять до самой смерти своей. - предложил Алдарион.
- Я люблю все, что растет на этом Острове. - ответила Эрендис. И они долго ехали молча; а после этого дня расстались, и Эрендис вернулась в дом своего отца. Ему она ничего не сказала, но матери своей Ну'нет {Núneth} пересказала весь разговор с Алдарионом.
- Все или ничего, Эрендис? - сказала Ну'нет. - Так ты вела себя, как ребенок. Ты же любишь его, а он - великий человек, не говоря уже о его чине; любовь к нему нелегко будет тебе выкинуть из сердца. Женщина должна делить любовь своего мужа с его делом и с пламенем его души, иначе она делает его недостойным любви. Но я не думаю, что ты поймешь этот совет. Я же грущу потому, что настала уже пора тебе выходить замуж; и, родив прекрасное дитя, я надеялась на прекрасных внуков; а если будет их качать колыбель не в Королевском дворце, это меня не опечалит.
Совет этот и в самом деле не запал в душу Эрендис; но она поняла, что сердце ее ей не принадлежит, и дни ее пусты: более пусты, чем в те годы, когда Алдарион бывал в походах. Ибо он жил в Ну'мено'ре, но дни шли, а он больше не появлялся на западе.
Тогда Королева Алмариань, которой Ну'нет рассказала о том, что происходит, опасаясь, что Алдарион вновь станет искать себе утешения в дальнем путешествии - ибо он долго уже жил на берегу - послала Эрендис письмо, прося ее вернуться в Арменелос; и Эрендис, побуждаемая Ну'нет и велением своего сердца, послушалась. Там они помирились с Алдарионом; и весной того года, когда подошло время ЭРУКЬЕРМЕ {ERUKYERMË}, они в свите Короля поднялись на вершину Менельтармы, Священной Горы ну'мено'рцев.  Когда все уже спустились оттуда, Алдарион и Эрендис остались на вершине; и они смотрели вокруг, на Остров Вестернессэ {Westernesse} [Правильная транскрипция выглядит скорее как Вестернесс, и название это следовало бы перевести с английского (прим. составителя)], покрытый весенней зеленью, и видели сияние на Западе, где вдалеке стоял Авалло'нэ {Avallónë},  и тени на Востоке, над Великим Морем; а над ними распростерся голубой Менель. Они молчали, ибо лишь Королю разрешалось говорить на вершине Менельтармы; но когда они спускались, Эрендис приостановилась, глядя в сторону Эмериэ и дальше к лесам ее родины.
- Неужели тебе не люб Йо^за^йян {Yôzâyan}? - спросила она. Истинно, люб, - ответил Алдарион, - хоть ты, наверно, не поверишь этому. Но я думаю еще и о том, каким он может стать в грядущие времена, и о надежде и славе его народа; и думаю я, что не должен такой дар лежать в забросе и без дела.
Эрендис возразила ему, сказав: - Дары, что приходят от Валаров, а через них - от Одного, надо любить просто так, и во все времена. Они даны не для торга, не для обмена на лучшее или большее. Аданы остаются смертными людьми, Алдарион, как бы велики они ни были: и не жить нам в грядущие времена, не то как бы не потерять нынешнее, променяв его на собственную пустую выдумку. - И, сняв алмаз со своего плаща, Эрендис спросила Алдариона. - Разве ты позволишь мне обменять этот камень на что-то другое, что мне нравится?
- Нет! - ответил он. - Но ты ведь не запираешь его в сундуке. Хотя мне кажется, что слишком высоко ты носишь его: он тускнеет рядом с блеском твоих глаз.
И он поцеловал ее глаза, и тут все страхи оставили ее, и она приняла его; и так помолвились они на крутой тропе по склону Менельтармы.
Они вернулись в Арменелос, и Алдарион представил Эрендис Тар-Менельдуру невестой Королевского Наследника; и Король возрадовался, и большое веселье было в столице и по всему Острову. На помолвку Менельдур подарил Эрендис обширные земли в Эмериэ и выстроил на них для нее белый дворец. Алдарион же сказал ей:
- Много у меня еще в сундуках драгоценностей, подарков от королей дальних стран, куда корабли ну'мено'рцев принесли помощь. Есть у меня камни, зеленые, словно солнечный свет в листьях деревьев, любимых тобой.
- Нет! - сказала Эрендис. - Есть у меня уже подарок от тебя на помолвку, хоть и получила я его задолго раньше. Других камней у меня нет, и не нужно; и стану я носить его еще выше.
И он увидел, что она заказала мастерам оправить белый камень, похожий на звезду, в серебро; и по ее воле он увенчал ее этой диадемой. Она носила ее много лет, пока не пришли скорби и печали; и по ней называли ее повсюду Тар-Элестирнэ {Tar-Elestirnë}, Владычица со Звездой на Челе.  Так во дворце Короля в Арменелосе и по всему Острову настало время покоя и радости, и в древних книгах записано, что невиданный урожай выдался в то золотое лето года восемьсот пятьдесят восьмого Второй Эпохи.

И к радости Менельдура и Алмариани свадьба Королевского Наследника была назначена на следующую весну; и так и случилось. В год восемьсот семидесятый Второй Эпохи Алдарион и Эрендис обручились в Арменелосе, и в каждом доме звучала музыка, и на улицах пели мужчины и женщины. После того Королевский Наследник и его новобрачная путешествовали по всему Острову, пока посреди лета не приехали они в Анду'ниэ, где Валандил, его правитель, приготовил им заключительный пир; и весь народ Западных Земель собрался туда из любви к Эрендис и гордости, что Королева Ну'мено'ра происходит из них.
Утром после пира Алдарион смотрел из окна спальни, выходившего на запад, на море.
- Смотри, Эрендис! - воскликнул он вдруг. - Корабль идет в гавань; и это не ну'мено'рский корабль, а такой, на какой ни мне, ни тебе не взойти, даже если захотим.
И Эрендис выглянула и увидела стройный белый корабль, окруженный белыми птицами в лучах солнца; и парус его сверкал серебром, когда, разрезая пену, он вошел в гавань. Так эльдары почтили свадьбу Эрендис из любви к народу Западных Земель, с которым более всего были они дружны.  Корабль их был нагружен цветами для украшения празднества, и все, севшие за столы ввечеру, были увенчаны ЭЛАНОРОМ  и сладостным ЛИССУИНОМ, чей аромат веселит сердце. Привезли они с собой также и менестрелей, певцов, что помнили песни эльфов и людей давних дней Нарготронда и Гондолина; и много эльфов, дивных и величавых, сидело меж людей за столами. Но люди Анду'ниэ говорили, что ни один из них не был прекраснее Эрендис; они же сказали, что глаза ее ясны, как глаза Морвен Эледвен {Morwen Eledhwen} былых времен  или даже глаза жительниц Авалло'нэ.
Привезли эльдары также и множество даров. Алдариону они подарили саженец дерева, кора которого была белоснежной, а ствол - прямым, крепким и прочным, словно стальной; листвы же на нем еще не было.
- Благодарю вас. - сказал Алдарион эльфам. - Древесина такого дерева, должно быть, воистину драгоценна.
- Может быть; мы не знаем. - ответили они. - Ни одно из них еще не было срублено. Летом оно носит прохладную листву, а зимой - цветы. Мы ценим его за это.
Эрендис же они подарили двух птичек с золотыми клювами и лапками. Они пели друг другу на много ладов, не повторяясь ни в одной песне и трели; если же их разделяли, они тут же слетались друг к другу, и не пели поодиночке.
- Как же мне держать их? - спросила Эрендис. - Пусть летают и будут свободны. - ответил эльдар. - Мы говорили им о тебе; и они будут с тобой, где ты ни поселишься. Они живут вместе всю жизнь, а живут они долго. Быть может, в садах твоих детей будет петь множество таких птиц.
В ту ночь Эрендис проснулась, и сладостный аромат донесся до нее из окна; ночь была светла, ибо полная луна стояла на западе. Встав с постели, Эрендис выглянула в окно и увидела, как вся земля спит, одетая серебром; на подоконнике же сидели бок о бок две птички.
Когда празднества окончились, Алдарион и Эрендис отправились погостить в ее дом; и птички снова поселились на подоконнике. Через некоторое время они попрощались с Берегаром и Ну'нет и поехали обратно в Арменелос; ибо там пожелал Король поселить своего Наследника, и для них был приготовлен дворец посреди сада. Там было посажено эльфийское дерево, и эльфийские птички пели на его ветвях.
Через два года Эрендис понесла, и весной следующего года родила Алдариону дочь. С самого рождения девочка была красавицей, и все хорошела: прекраснейшая из женщин, рождавшихся в ветви Элроса, как гласят предания, кроме лишь Ар-Зимрафели {Ar-Zimraрhel}, последней. Когда пришла пора дать ей первое имя, ее назвали Анкалимэ {Ancalimë}. Эрендис радовалась в душе, ибо думала: "Теперь наверняка Алдарион захочет сына, чтобы тот стал его наследником; и еще долго он проживет со мной." Втайне она все еще боялась Моря и его власти над сердцем мужа; и хотя она пыталась спрятать этот страх, всякий раз, когда он отправлялся на верфь или засиживался с Морскими Купцами, она ревновала его. Один раз Алдарион позвал ее на "Эамбар", но, увидев в ее глазах, что она не рада этому, больше никогда не предлагал ей этого. Прожив пять лет на берегу, Алдарион снова занялся своим Лесным Хозяйством, и часто подолгу отсутствовал дома. Теперь в Ну'мено'ре и вправду было вдосталь леса, и главным образом благодаря его рачительности, но из-за того, что больше стало народу, нужда в строевом лесе и в дереве для различных работ была постоянной. Ибо в те давние дни, хоть многие и работали очень умело с камнем и металлами - ведь Эдайн в старину многому выучился у Нолдора - ну'мено'рцы любили все деревянное, в повседневных ли надобностях или же в украшениях изящной резьбы. В то время Алдарион снова много заботился о будущем, насаждая лес везде, где он вырубался, и сажал новые леса, где только была свободная земля, подходившая каким-либо деревьям. Именно тогда стали повсеместно звать его Алдарионом, и под этим именем помнят его среди тех, кто держал скипетр Ну'мено'ра. Но многим, и не только Эрендис, казалось, что он мало любит сами деревья, а заботится о них больше как о древесине для своих нужд.
Немногим иначе было и с Морем. Ибо, как давно уже сказала Ну'нет своей дочери: "Он может любить корабли, дочь моя, ибо они созданы умом и руками человека; но я думаю, не ветра и не большие воды так терзают его сердце, и не неведомые земли, а какой-то огонь в душе его или какая-то мечта, преследующая его." И это, должно быть, было близко к истине; ибо Алдарион был прозорлив и предвидел те дни, когда народу понадобится больше места и больше богатства; и, сознавал ли он это ясно сам или нет, он мечтал о славе Ну'мено'ра и могуществе его Королей, и искал, куда шагнуть им, чтобы возвеличить свои владения. Поэтому вскоре он от лесничества вернулся к кораблестроению, и ему привиделся могучий корабль, похожий на крепость, с высокими мачтами и парусами, широкими, как облака, несущий на себе людей и грузов с целый город. И на верфях Ро'менны заработали пилы и молотки, и наконец, из малых частей собрался огромный скелет со множеством ребер; люди дивились на него. "ТУРУФАНТО" {TURUPHANTO}, "Деревянный Кит", называли его, но имя ему было другое.
Эрендис узнала об этом, хотя Алдарион не говорил ей, и встревожилась. Однажды она наконец сказала ему:
- Что там за возня с кораблями, Начальник Гаваней? Разве не хватит с нас? Сколько прекрасных деревьев было срублено до срока в этом году? - Она говорила полушутя, и улыбалась.
- Мужчина на земле должен трудиться, - отвечал он, - даже если у него прекрасная жена. Деревья растут и падают. Я вырастил их больше, чем срублено. - Он тоже говорил весело, но не смотрел ей в глаза; и больше они не разговаривали об этом между собой.
Но когда Анкалимэ почти исполнилось четыре года, Алдарион наконец открыто объявил Эрендис о своем желании снова покинуть Ну'менор. Она сидела молча, ибо он не сказал ей ничего, чего бы она сама не знала; и слова были напрасны. Он подождал до дня рождения Анкалимэ, и расстарался для нее в тот день. Она смеялась и веселилась, хотя остальные в доме были невеселы; и когда она пошла ко сну, она спросила отца:
- ТАТАНЬЯ, ты возьмешь меня с собой этим летом? Я хочу увидеть белый дворец в стране овечек, про который рассказывала МАМИЛЬ.
Алдарион не ответил; на следующий день он покинул дом и не возвращался несколько дней. Когда все было готово, он зашел попрощаться с Эрендис. В ее глазах против ее воли появились слезы. Эти слезы огорчили его, и смутили, ибо он решился уже и скрепил свое сердце. - Довольно, Эрендис! - сказал он. - Восемь лет я жил здесь. Нельзя приковать золотой цепью сына Короля, кровь Туора и Эарендила {Eärendil}! И не на смерть я отправляюсь. Я скоро вернусь.
- Скоро? - переспросила она. - Но годы беспощадны, и ты не вернешь их с собой. А мои годы короче твоих. Молодость моя убегает; а где мои дети, и где твой наследник? Слишком долго и слишком часто в последнее время моя постель холодна.
- Часто в последнее время мне казалось, что ты этого хочешь. сказал Алдарион. - Но не будем ссориться, если мы думаем по-разному. Взгляни в зеркало, Эрендис! Ты прекрасна, и ни старость не бросает ни тени на тебя. Ты еще можешь подарить немного времени моей величайшей надобности. Два года! Лишь два года я прошу!
Эрендис ответила: - Скажи лучше "два года возьму я, хочешь ты того, или нет". Что ж, возьми два года! Но не больше. Сын Короля крови Эарендила должен держать свое слово.
На следующее утро Алдарион заторопился прочь. Он поднял на руки Анкалимэ и поцеловал ее; она обняла его, но он усадил ее и ускакал. Вскоре из Ро'менны отчалил огромный корабль. Он назвал его "ХИРИЛОНДЭ" {HIRILONDË}, "Искатель Гавани"; но отплыл он с Ну'мено'ра без благословения Тар-Менельдура; и Эрендис не пришла в гавань с зеленым Венком Возвращения, и не послала Венка. Алдарион хмуро стоял на носу "Хирилондэ", на который жена капитана повесила большую ветвь ОЙОЛАЙРЭ; и не оглядывался назад, пока Менельтарма не скрылась в сумерках.
Весь тот день Эрендис просидела одна в своем покое, горюя; но в глубине своего сердца она почувствовала новое - холодную злость, и любовь ее к Алдариону была смертельно ранена. Она ненавидела Море; а теперь и на деревья, которые когда-то любила, она не желала смотреть, ибо они напоминали ей мачты больших кораблей. Потому она вскоре оставила Арменелос и отправилась в Эмериэ посреди Острова, где повсюду ветер разносил во все стороны блеяние овец.
- Оно слаще моему слуху, чем вопли чаек. - сказала она, встав в дверях своего белого дворца, подарка Короля; а дворец стоял на западном склоне холма, и вокруг его зеленый луг без ограды или стены переходил в пастбище. Туда она взяла с собой Анкалимэ, и они жили там вдвоем. В доме Эрендис были только служанки; и она всячески старалась воспитать дочь на свой лад, внушая ей неприязнь к мужчинам.
Анкалимэ редко видела мужчин, ибо у Эрендис не было хозяйства, а немногие ее работники и пастухи жили на подворье поодаль. Другие же мужчины не приезжали туда, кроме редких гонцов от Короля; а те сразу старались уехать оттуда, потому что холод этого дома гнал их прочь; а в доме они говорили лишь вполголоса.
Однажды утром в Эмериэ Эрендис разбудило пение птиц; на подоконнике ее окна сидели эльфийские птички, которые жили в ее саду в Арменелосе, и которых она забыла там.
- Глупые певуны! Летите прочь. - сказала она. - Здесь не место вашей радости.
И птички умолкли и поднялись над деревьями; трижды они облетели дом и улетели к западу. В тот же вечер они сели на окно в доме ее отца, где она жила с Алдарионом по пути с пира в Анду'ниэ; и там Ну'нет и Берегар нашли их наутро следующего дня. Но едва Ну'нет протянула к ним руки, они вспорхнули и полетели прочь, и она проводила их взглядом, пока они не стали пылинками в солнечных лучах, умчавшись к морю, туда, откуда они появились.
- Значит, он снова ушел и оставил ее. - сказала Ну'нет. - Почему же она не дала нам знать? - вздохнул Берегар. - И почему она не приехала домой?
- Она дала знать. - ответила Ну'нет. - Ведь она отпустила эльфийских птичек, а это было зря. Недоброе это предвещает. Почему, почему, дочь моя? Ведь ты же знала, на что идешь! Оставь ее, Берегар, где бы она ни была. Здесь больше не ее дом, и она не исцелится здесь. Пусть Валары пошлют ей мудрости - или хотя бы умения держаться.

Эрендис не вышла к ужину, и женщины прислуживали Алдариону в отдельной комнате. Но перед тем, как он отужинал, она вошла и сказала при служанках:
- Мой господин, вы устали от такой спешки. Комната для гостей приготовлена вам. Мои служанки вам помогут. Если будет холодно, велите развести огонь.
Алдарион не ответил. Он рано отправился в спальню и, вправду смертельно усталый, рухнул на постель и вскоре забыл тени Средиземья в тяжелом сне. Но с криком петуха он проснулся, измученный и разгневанный. Он быстро встал и решил без шума выбраться из дома: Хендерх при лошадях, и они поедут к его родичу Халлатану, владельцу овец, в Хьярасторни. Потом он потребует у Эрендис привезти свою дочь в Арменелос, и ему не придется встречаться с ней на ее земле. Но не успел он подойти к двери, как вошла Эрендис. Она не ложилась в ту ночь, и теперь встала на пороге перед ним.
- Вы уходите еще внезапнее, чем появились, мой господин. сказала она. - Боюсь, что вам, моряку, в тягость стал этот дом, полный женщин, раз вы уходите, не сделав всех дел. В самом деле, что за дела привели вас сюда? Могу ли я узнать это, перед тем, как вы покинете нас?
- В Арменелосе мне сказали, что здесь живет моя жена, и сюда она забрала мою дочь. - сказал Алдарион. - Что до жены, то, похоже, меня обманули. Но разве у меня нет дочери?
- Несколько лет назад у вас была дочь. - ответила Эрендис. - Но моя дочь еще не поднялась.
- Так пусть поднимется, пока я седлаю коня.
Эрендис не позволила бы Анкалимэ встретиться с отцом; но она не решалась доводить дело до этого, чтобы не потерять расположение Короля, а Совет  давно уже выражал недовольство тем, что девочка растет в уединении. Поэтому, когда Алдарион с Хендерхом подъехали к крыльцу, Анкалимэ стояла рядом со своей матерью на пороге дома. Она была так же пряма и неподвижна, как ее мать, и не приветствовала его, когда он спешился и поднялся по ступеням к ней.
- Кто ты? - спросила она. - И почему ты велел мне подняться так рано, когда весь дом еще спит?
Алдарион внимательно поглядел на нее, и, хотя лицо его осталось холодным, мысленно он улыбнулся; ибо он увидел в ней больше свое дитя, чем дочь Эрендис, как она ни пестовала ее.
- Ты знала меня когда-то, Госпожа Анкалимэ, - сказал он, - но это не важно. Сегодня я лишь гонец из Арменелоса, присланный напомнить тебе, что ты - дочь Королевского Наследника; и, как я теперь вижу, станешь в свой черед его Наследницей. Не вечно тебе жить здесь. Теперь же, если хочешь, возвращайся в свою постель, моя госпожа, пока не проснется твоя нянька. Я спешу увидеть Короля. Прощай!
Он поцеловал руку Анкалимэ и сошел с крыльца; затем оседлал коня, махнул рукой и ускакал.
Эрендис одиноко сидела у окна и видела, как он спустился с холма, заметив, что он поехал в сторону Хьярасторни, а не к Арменелосу. Она заплакала от горя, но больше от злости. Она ждала раскаяния, мольб о прощении, которое она, после долгих мстительных упреков и укоров, могла бы даровать; но он обошелся с ней так, словно это она нанесла ему обиду, и обратил внимание лишь на дочь, а не на нее. Слишком поздно вспомнила она слова Ну'нет, сказанные давно, и увидела, что Алдарион - большой человек, которого нельзя приручить, человек, движимый яростной волей, и холодная ярость его еще опаснее. Она встала и отвернулась от окна, задумавшись о своих ошибках.
- Опаснее? - промолвила она. - Сломать меня труднее, чем сталь. Так было бы, будь он хоть Королем Ну'мено'ра!
Алдарион приехал в Хьярасторни, в дом своего родича Халлатана; ибо он хотел остановиться там ненадолго и обдумать все. По пути он услышал музыку и увидел, как пастухи празднуют возвращение Ульбара, который привез много чудесных рассказов и подарков; и жена Ульбара в цветочных гирляндах танцевала с ним самим под волынку. Сперва никто не замечал его, и он сидел на коне и улыбался; но вдруг Ульбар воскликнул:
- Великий Капитан! И его сын И^бал подбежал к стремени Алдариона. - Господин Капитан! - попросил он. - Чего тебе? Я спешу. - отозвался Алдарион; ибо ему вдруг стало горько и тяжко на душе.
- Я только хотел спросить, - сказал мальчик, - сколько лет должно быть человеку, чтобы он мог поплыть за море на корабле, как мой отец?
- Пусть он будет старше, чем горы; и пусть не останется у него другой надежды в жизни. - ответил Алдарион. - Или же пусть плывет тогда, когда захочет! А что твоя мать, сын Ульбара - она не поприветствует меня?
Когда жена Ульбара подошла, Алдарион взял ее за руку. - Примешь ли ты от меня вот это? - спросил он. - Это очень скромная плата за шесть лет помощи славного мужа, которые ты даровала мне.
И из мешочка под туникой Алдарион достал самоцвет, красный, как огонь, на золотой цепочке, и вложил его в ее руку.
- Он достался мне от Короля эльфов. - сказал он. - Когда я расскажу ему, как распорядился им, он будет доволен.
И Алдарион распрощался со всеми и ускакал, не желая больше быть там, куда ехал. Халлатан, услышав об этом странном появлении и исчезновении, подивился немало, пока по селянам не прошли новые слухи.
Немного отъехав от Хьярасторни, Алдарион остановил коня и сказал своему спутнику Хендерху:
- Какой бы прием ни ждал тебя там, на западе, друг мой, я не стану больше тебя удерживать. Отправляйся домой с моей благодарностью. Я хочу проехаться один.
- Нехорошо это, Господин Капитан. - сказал Хендерх. - Нехорошо. - согласился Алдарион. - Но так уж оно есть. Прощай! И Алдарион один поехал в Арменелос, и больше никогда не ступал на землю Эмериэ.

Алдарион вернулся в Ро'менну на четвертый день после того, как "Хирилондэ" вернулся в гавань. Он устал и был черен от долгой дороги, и сразу отправился на "Эамбар", на борту которого он теперь решил поселиться. К этому времени, как он с горечью увидел, множество языков уже чесалось в Городе. На следующий день он собрал в Ро'менне людей и привел их в Арменелос. Там одним он повелел срубить все, кроме одного, деревья в своем саду и отправить их на верфь; другим он приказал снести свой дом до основания. Он пощадил лишь белое эльфийское дерево; и когда дровосеки ушли, он посмотрел на него, оставшееся посреди разрушения, и впервые увидел, что оно красиво само собой. Медленным эльфийским ростом оно вытянулось еще лишь на двенадцать локтей, стройное, юное, прямое, украсив зимними своими цветами ветви, устремленные в небо. Дерево напомнило Алдариону дочь, и он сказал:
- Я назову и тебя Анкалимэ. Да будете вы с ней всю долгую жизнь так же стойки, несгибаемы ни ветром, ни чужой волей, и не стеснены.
На третий день по возвращении из Эмериэ Алдарион явился к Королю. Тар-Менельдур сидел на своем троне и ждал. Взглянув на сына, он испугался; ибо Алдарион переменился: его лицо стало серым, холодным и злым, словно море, когда солнце вдруг закроет большая туча. Встав перед отцом, он заговорил спокойно, голосом скорее безразличным, чем гневным.
- Каково твое участие во всем этом, ты сам знаешь лучше всех. сказал он. - Но Король должен думать о том, сколько может вынести человек, будь он его подданный, даже его сын. Если ты хотел приковать меня к этому Острову, то ты выбрал плохую цепь. Теперь у меня не стало ни жены, ни любви к этой земле. Я уплыву прочь с этого зачарованного острова, где высокомерные женщины вьют веревки из мужчин. Я потрачу свои дни на что-нибудь доброе где-нибудь там, где меня не оскорбляют и привечают с почетом. Найди себе другого Наследника для услужения в доме. Из своего наследия я потребую только одного: корабль "Хирилондэ" и столько людей, сколько он сможет взять на борт. Дочь свою я бы тоже забрал, будь она старше; но я отправлю ее к моей матери. Если ты не зависишь от овец, ты не станешь мешать этому, и не позволишь, чтобы ребенка удушили, заперев среди немых женщин в холодном высокомерии и презрении к ее родным. Она из Ветви Элроса, и другого потомка от твоего сына у тебя не будет. Довольно с меня. Теперь я займусь делами более благодарными.
Все это Менельдур выслушал, опустив глаза, терпеливо и неподвижно. Затем он вздохнул и поднял глаза.
- Алдарион, сын мой, - сказал он грустно, - Король сказал бы, что ты также проявил холодное высокомерие и презрение к твоим родным, и сам обрекал других на муки, не ведая об этом; но отец твой, который любит тебя и горюет о тебе, не скажет этого. Моей вины в этом нет, кроме как в том, что так нескоро узнал о твоих делах. Что же до того, что пришлось тебе перенести, о чем, увы, слишком многие сейчас говорят - я невиновен. Я любил Эрендис, и поскольку сердца наши во многом схожи, я думал, что ей приходится сносить много тяжкого. Теперь твои дела стали мне известны, хотя, если бы ты согласился услышать что-либо, кроме похвал, я сказал бы, что руководили тобой в первую голову твои собственные желания. И может быть, все было бы иначе, если бы давным-давно откровенно поговорил со мной.
- Король может горевать об этом, - воскликнул Алдарион более горячно, - но не тот [возможно, "та". Прим. составителя], о ком ты говоришь! Уж ей-то я рассказывал много и часто: слуху холодному и безразличному. Так же мог бы мальчишка-сорванец рассказывать о лазанье по деревьям своей няньке, что заботится только о том, чтобы не порвалась одежда и вовремя был съеден обед! Я люблю ее, иначе не терзался бы так. Прошлое я сохраню в сердце; будущее мертво. Она не любит меня - и ничего вообще. Она любит себя, а Ну'менор - как свой дом, а меня - как собачонку, которая грелась бы у ее очага, пока ей не придет в голову прогуляться по полям. Но собаки нынче дороги, и она завела Анкалимэ для своей клетки. Но довольно об этом. Дает мне Король разрешение отправиться в путь? Или у него есть для меня какой-либо приказ?
- Король, - отвечал Тар-Менельдур, - много думал обо всем в эти долгие дни, прошедшие с тех пор, как ты последний раз был в Арменелосе. Он прочел письмо Гил-Галада; оно серьезно и сурово. Увы! Его мольбам и твоему желанию Король Ну'мено'ра должен сказать "НЕТ". Он не может поступить иначе, сообразно своему пониманию опасности обоих выборов: готовиться к войне или же не готовиться.
Алдарион пожал плечами и сделал шаг, чтобы уйти. Но Менельдур поднял руку, призвав ко вниманию, и продолжил:
- В то же время, Король, хоть он и правил страною Ну'менор сто сорок два года, не уверен сейчас, что его понимание происходящего достанет для принятия верного решения, подобающего случаям столь высокой важности. - Менельдур умолк и, взяв пергамент, написанный его рукой, зачитал его торжественным голосом:
Посему: в первую очередь, ради своего любимого сына; во вторую - ради лучшего управления страной в делах, которые сын его понимает лучше, Король решил: что он в ближайшее время сложит с себя Скипетр и передаст его своему сыну, который ныне станет Королем Тар- Алдарионом.
- Это, - сказал Менельдур, - будучи оглашено, доведет до всех то, что я думаю о происшедшем. Это поднимет тебя выше всех пересудов; и даст тебе ту власть, которая поможет тебе восполнить другие потери. На письмо Гил-Галада, став Королем, ты ответишь так, как будет подобать держателю Скипетра.
Алдарион, пораженный, стоял молча. Он готов был встретить гнев Короля, гнев, который и сам он только что разжигал. Теперь же он был в сильнейшем смятении. Вдруг, словно бы пошатнувшись от внезапного порыва ветра, он пал на колени перед отцом; но тут же поднял склоненную голову и рассмеялся - как всегда он смеялся, когда слышал о чьем-либо великодушии, ибо оно радовало его сердце.
- Отец! - сказал он. - Упроси Короля простить мое высокомерие. Ибо он - великий Король, и его скромность подняла его много выше моей гордыни. Я побежден: я сдаюсь на его милость. Нельзя и думать, чтобы такой Король сложил Скипетр в расцвете своих сил и мудрости.
- Но так решено. - сказал Менельдур. - В ближайшее время будет созван Совет.
Когда спустя семь дней собрался Совет, Тар-Менельдур ознакомил его со своим решением и положил перед ним свиток. Все были поражены, не зная еще, о каких это делах говорит Король; и все начали возражать, прося Короля отложить свое решение - все, кроме Халлатана Хьярасторнийского. Ибо он давно уже почитал по достоинству своего родича Алдариона, хоть тот и жил жизнью, столь несхожей с его собственной; и он оценил поступок Короля как благородный и справедливый, раз уж вышло так.
Тем же, кто возражал так или иначе, Менельдур ответил: - Не без долгих размышлений пришел я к такому решению, и в размышлениях этих я учел уже все ваши мудрые возражения. Сейчас, и не позже, самое лучшее время для исполнения моей воли, по причинам, о которых хотя и не было ничего сказано, но о которых все должны догадываться. Поэтому в ближайшее же время пусть указ мой будет оглашен. Но если вы так хотите, он не вступит в действие до весеннего дня ЭРУКЬЕРМЕ. До того времени я буду держать Скипетр.

Когда известие об этом указе пришло в Эмериэ, Эрендис была ошеломлена им; ибо в этом она прочла упрек Короля, тогда как ей казалось, что она в чести у него. Это она увидела ясно, но другие, более важные вещи, ставшие причиной указа, она не заметила. Вскоре от Тар-Менельдура пришло ей послание, в изящных словах которого было скрыто требование: прибыть в Арменелос и взять с собой госпожу Анкалимэ, и жить в столице по крайней мере до ЭРУКЬЕРМЕ и коронации нового Короля.
- Быстры его удары, - подумала Эрендис. - Так я и предвидела. Он собрался лишить меня всего. Но мною он повелевать не будет никогда, хоть бы и устами своего отца.
Поэтому она отправила Тар-Менельдуру такой ответ: "Король и отец мой, дочь моя Анкалимэ прибудет, раз такова твоя воля. Я прошу учесть ее юные годы и проследить, чтобы ее разместили в тишине и спокойствии. Что же до меня, то я молю извинить меня. Я узнала, что мой дом в Арменелосе снесен; а гостить я сейчас не желаю ни у кого, и меньше всего - на корабле среди матросов. Потому прошу позволить мне остаться в моем уединении, если только Королю не угодно забрать у меня также и этот дом."
Менельдур прочел это письмо, но оно не поразило его так, как желала бы Эрендис. Он показал письмо Алдариону, которому, как ему показалось, оно было на самом деле адресовано; и глядя на своего сына, Король сказал:
- Я вижу, ты опечален. Но чего же еще ты ждал? - Уж не такого. ответил Алдарион. - Этого я от нее не ожидал. Как она пала: и если мною это вызвано, то черна моя вина. Но разве истинное величие умаляется от несчастий? Такого не следовало ей делать даже из ненависти или мести! Она должна была потребовать уготовить для нее в Арменелосе большой дворец, вызвать поезд Королевы и вернуться в Арменелос во всей своей красе, царственной, со звездой во лбу; тогда она переманила бы на свою сторону весь почти Остров Ну'менор, а меня объявила бы безумцем и невежей. Валары свидетели, я бы предпочел, чтобы случилось так: лучше пусть прекрасная Королева противится мне и презирает меня, чем я буду править свободно, а Госпожа Элестирнэ погрузится во мрак.
И с горькой усмешкой Алдарион вернул письмо Королю: - Ну, уж вышло, как вышло. - сказал он. - Но если одному не по нраву жить на корабле с матросами, то и другому простительно не любить овчарни и служанок. Но дочь моя не будет взращена так. Она по крайности будет знать то, из чего выбирать.
Алдарион поднялся и попросил разрешения уйти.