- Мы зовем его гранат, - улыбнулся Рханна, пригубив янтарное вино, - И это с непривычки.. Нет, не известны у нас эти чудные фрукты.. Да и что странного, когда мы живем на смертных землях, а вы, Дети Богов, на благословенной Солнцем земле..
Неспешно, словно бы растягивая последние слова, он откинулся на спинку кресла и оглядел появляющихся и исчезающих за колоннами служанок. Или ему казалось, или..?
- Хвастаться? Полно, - он покачал головой, - Лишь те хвастают землею своей, кто, ничуть о ней не заботясь, подобно павлинам распускают хвост свой перед такими же глупцами. Вас же глупцом назвать нельзя, Сэмуаз. Впрочем, вы и сами видите.. землю нашу нельзя назвать щедрой и обильной. Она суха, горяча и жестока. Но для нас она много прекраснее, чем самая прекраснейшая и богатейшая земля.. Видел ли ты, как преображается она в лучах рассветного Солнца? Как сияет она, словно усыпанная драгоценными каменьями, а морская гладь подобна расплавленному золоту?
Отставив чашу он поднялся.
- Пройдем же.. Я вижу, ты утомлен харадским гостепримством, да и воинам твоим хотелось бы, умаю, отдохнуть от неусыпного взора командира. - Рханна давно уже приметил, что Сэмуаз выглядит усталым. И кроме того, если глаза не обманывали старого жреца, то лучше бы покончить с проблемами раньше, чем планировалось. Так игра пойдет хотя бы по его правилам, нарушая планы того, кто это всё задумал. - Не волнуйся, ты и твои воины под моей защитой, и вам ничего не угрожает.
Он повел своего гостя по одному из коридоров, достаточно широкому, чтобы идти рядом. По мере того, как пиршественная зала удалялась, шум голосов стихал. Но всю дорогу Рханна молчал, и не проронил ни единого слова, пока они не вышли на храмовый балкон.
- Близятся часы заката. Я хотел бы, чтоб ты видел землю нашу такою, какой видим её мы. И рассказал об этом своему князю. Смотри, - талла Рханна поднял руку, указывая на стоящих у дверей в храм стражей, -целыми днями стоят они на жаре, покрывши голову лишь тканью. Но хотя служба их сложна и тяжка, у нас огромной честью считается быть стражем врат.. Ведь стоят там лучшие воины, сильные и духом, и телом, и даже один из них стоит целого десятка, а то и двух.
Облокотившись на парапет, Рханна внимательно посмотрел в глаза своему гостю, неопределенно улыбаясь и продолжая свою неспешную речь. Хотя мысли его были далеки от обсуждаемого.
- Или те девушки, что разносят сейчас пищу и вино твоим воинам, и улыбаются им. Все они добры, ласковы и покорны, но способны и на коварство, если посчитают честь свою задетой. Но таковы все наши женщины, и думается мне, ваши тоже?

- Нужно,- твёрдо ответил государь своей гостье.- Вместе мы бы многое смогли сделать, если бы их корабли снова начали приплывать сюда. Возможно, даже общими усилиями нам бы удалось защитить Средиземье от тени. Но, увы, будущее для меня представляется туманным, и кому известно, успеют ли они. Здесь стоит уповать на благосклонность судьбы, и готовиться к неизбежному тёмному часу.
Я хорошо помню нашу первую встречу с Алдарионом. Я также прекрасно запомнил лицо другого гордого человека – Веантура, в то время, когда он первым ступил на берега моей страны. И тогда, взглянув в их глаза, я сразу понял, что с этим светом врагу будет сложно совладать, и что нет для нас более верных союзников, чем эти люди. Будем же надеяться, что нуменорцы не забудут и почтят древние союзы, которыми так были славны древние времена.
С этими словами, государь взглянул на запад. Но вместе лучистого солнца, его взгляд привлекла маленькая девочка, которая следом куда-то пропала. Взять её на корабль было хорошей идеей, но ей придётся подождать, когда окончится этот срочный совет.
"Возможно, в будущем она станет такой же гордой и величественной, как её мать, и сможет вместе с нами стоять щитом против сил зла".
Далее разговор пошёл о гномах.
- Твоей дальновидности, Артанис, могут позавидовать очень многие. Я тоже вижу в гномах достойных союзников. Если врагам не удастся преодолеть широкую гриву Каленардона, тогда они могут ударить по перевалам, и на их пути встанет гордый народ Дьюрина с их крепкими топорами. Да и в мирное время народ Эрегиона, как я знаю, получает пользу от такой дружбы. Но вот будут верны гномы нам в решающий час? Пускай их внутренний свет не затронула коварная Тьма, но что если их взгляд, подобно нуменорскому, обратится в сторону иную?
Серьёзность и задумчивость явно не хотели оставлять лица короля. И это не удивительно, в таких серьёзных моментах.
- Насколько я понял, Аннатар действительно был учеников Ауле. В этом сомневаться не приходится. Но по твоим словам, такого майа среди других майар валы не было. И как я уже говорил, это мне кажется также подозрительным. И очень жаль, что Келебримбор в такой ситуации поступает слишком неразумно. Боюсь, то приведёт к плохим последствиям.
Государь посмотрел сначала на Галадриэль, потом на Келеборна. Было интересно, что мудрый советник думает обо всём этом. Ведь родич Тингола известен в эльфийском дворе как один из самых достойных и знающих эльфов.

Ночь была тихая и спокойная. После невероятно сложного дня, наполненного сражениями и беседами с вождём, Видугавия спал крепче прежнего. Во сне ему снилась огромная рыбина, которую он доставал из воды с помощью удочки и грубой силы. Сперва исполин тянул на себя и почти опрокинул в воду гордого минхириатца. Но потом, собрав оставшиеся силы, воевода всё-таки смог победить в этом сложном противостоянии. Волоча рыбу в деревню, он и не заметил, как та обратилась в Теадлиса, а когда это стало понятно, вождь вдруг неожиданно достал из кармана ножку прожаренного барана и стал кричать: «отдай мне живо мои глаза!». И неизвестно чем бы это закончилось, если бы спящий после этого не проснулся.
- Присниться же такое,- утирая веки, сказал он.- Сколько времени сейчас?
Выглянув в окно, Видугавия заметил на небе полную луну. Была где-то первая половина ночи. Хорошо, что можно было ещё поспать, ибо воевода чувствовал себя отвратно.
Вскоре закрыв глаза, воин снова окунулся в сновиденья. И на сей раз, он увидел огромные горы, на вершине которых светились огни, а возле себя, окутавшегося в тумане небольшого человека, лицо которого скрывал капюшон. Через мгновенье человек исчез и на его месте оказался высокий олень, который, крутя рогами, устремился на воеводу…
Вдруг неожиданный шум заставил Видугавию проснуться. Старая привычка, призывающая к бдительности, дала о себе знать. Поэтому после пронзительного крика стражи, открыв глаза, и, не сразу сообразив, в чём дело, воевода первым делом потянулся к мечу. Пытаясь понять, что случилось, он подошёл к окну, и, выглянув, заметил исчезающую фигуру за углом.
- Что за проклятье такое? Кто здесь был? И зачем ему понадобилось влезать в этот дом?
Мигом сообразив, что дело касается имущества, воевода проверил все самое ценное у себя. Вроде бы всё было в порядке. Но потом, когда рука сама потянулась к кинжалу, стала ясна, наконец, ужасная пропажа.
- Грязный ублюдок!- выругался дикарь.- Украли мой ритуальный кинжал, который я должен был охранять! Кто вообще мог совершить подобное злодеяние?
Действительно, хоть понятия чести временами страдают у дикого народа, но всё-таки каждый уважающий себя минхириатец никогда бы не захотел забрать себе имущество знати. Теперь получается, что у них в деревне завёлся настоящий подлец, который не уважает ни себя, ни других.
Проверяя суровым взглядом хутор, Видугавия заметил у своих ног странный, небольшой предмет. Подняв его и осмотрев, она понял, что это медальон. И на нём были изображены какие-то символы.
- Быть того не может! Это же знак властителя этой деревни! Неужели кто-то из его семьи? И возможно ли это? Странно всё этого. Надо во всём разобраться.

Род Видуагила испокон веком был хозяином этого поселения. Говорят, он берёт начало с правителя, который и привёл сюда своё огромное воинство. Как бы там ни была, но предки Видуагила всегда находились в почёте и славились своей мудростью. Неужели теперь кто-то из теперешних потомков превратился в настоящего вора? Знали бы это древние, наверное, умерли бы со стыда.
Первым, кого можно было подозревать, это собственно хозяин этой деревни. Но Видугавия был готов поспорить, что Видуагил совсём не при чём здесь. Слишком религиозен этот человек и добр. Но ещё остаются его родичи, пятеро из которых ночевали сегодня в этой деревни.
"Первый из них – бездарный воин, который не научился даже толком сражаться на палках. Он мог в принципе взять кинжал, чтобы не оставаться бесславной тенью. Второй – это деревенский повар, начальник и господин всех столовых. Кто знает, зачем подобное ему. Следующий человек – это, естественно, старый одинокий мельник, старающийся держаться подальше от всех. Возможно, он затеял зло против остальных. Странный тип. Ну, и остаются небогатый лорд и, естественно, сын Видуагила. Это точно должен быть кто-то из них".
Понятно, что не все потомки этого рода сумели добиться славы и богатства. И это давало повод некоторым людям совершить злодеяния из зависти. Другие просто не любили людей. Но кто же из этих пяти виновный?

На горизонте медленно поднималось солнце. Луна успела скрыться от глаз людей. Несколько часов Видугавия расспрашивал стражников. Но, к сожалению, никаких новых новостей получить так и не смог.
Через некоторое время проснулись и гости. Для них был накрыт небольшой стол. В крайне задумчивом виду, воевода присел рядом с ними.
- У меня неприятные известия. Сегодня ночью кто-то похитил у меня кинжал. Я не знаю, кто это был, но этот негодяй обронил одну важную вещицу, которая может помочь найти этого подлеца. Я вас прошу не делать глупостей, иначе на вас могут подумать и тогда непременно заключат под стражу. Радуйтесь, что вашу вину отрицает этот самый медальон.
И воин поднял улику повыше.
- А пока мне нужно поговорить с Теадлисом…
Подозвав к себе стражника, Видугавия попросил его передать властелину следующие слова:
- Тот кинжал, что я вчера ему показывал, неожиданно пропал. И если вождь захочет допросить мореходов, то скажи ему сразу, что это точно не могут быть они. У меня есть одна интересная вещица, которую обронил этой ночью вор. И она точно не принадлежит нашим гостям. Понял? Иди.
Сопровождая взглядом посыльного, человек стал думать, с чего же ему начать поиски. Ему как самому хранителю предстояло найти столь незаменимую вещь. Но кто согласится оказать ему помочь? Лишние люди не помешают.

(Генрих II)
  Правитель одного из величайших государств мира совершенно не предвидел подобного исхода. Когда успел этот молодой воин с горящими глазами превратиться в его совесть и настоящий кошмар? О, когда-то это был всего лишь ничего не значащий юноша, коих так много при дворе и кои так прекрасно-покорны и уступчивы в присутствии их сюзерена... Он любил дочь короля, да, и она платила ему взаимностью, но это чувство можно было воспринять обыкновенным мальчишеством, той привязанностью, которая со временем не может не пропасть, когда между "влюблёнными" стоит всё французское общество и благородство предков одной из сторон, противопоставленное то ли бедности, то ли невзрачной незаметности (что было, впрочем, одним и тем же) другой. Кто же мог подумать, что "д'Эксмес" - удачно подобранная маска? Уж точно не король. И уж наверное сын Франциска Первого не думал, что миловидный юноша для него в одночасье превратится в злейшего врага. Казалось, что со времени страшного признания этого господина прошла вечность.
  И эта самая вечность была явно против Генриха Второго. Сколько раз он забывал обо сне уже совсем не из-за объятий своей прекрасной герцогини? Сколько ночей он, будучи до этого не особенно набожным, возносил страстные молитвы небесам, единственно способным послать смерть одному из его подданных, отправившихся на дело, угодное ему и Франции? Вроде бы самоуверенный воин, осмелившийся заявить, что он один способен помешать испанцам захватить последний оплот государства на пути к столице, должен был находиться в самой гуще боя, в самом сердце противостояния, в наиболее опасных местах. "И если хотя бы половина сказанного де Колиньи - правда, то это так и было. Что же помешало ему заполучить смертельную рану? Почему он не пропал в плену? О, не иначе как воля свыше действует против меня!" И да, против этой воли король был бессилен.
  Но молчание затягивалось. Борьба между голосом совести, говорившей, что этот дворянин спас его, Генриха, вотчину и независимость вверенного ему государства, чести, побуждающей уступить, ибо им было даровано священное слово, которого нельзя не исполнить, и необузданного страха, не позволяющего отдать приказ, который так опрометчиво был обещан, набирала обороты. Отвечать было необходимо. Но король медлил, а в его рассудке метались тени неопределённости.
  Он невольно скосил глаза: госпожа де Валантинуа, казалось, не испытывала и капли терзаний, мучивших его. Молчаливое прошение поддержки не могло быть проигнорировано. Возлюбленная передала ему по крайней мере если не полное надменности спокойствие, то часть уверенности в своих силах, позволившей ему наконец-таки выдавить из себя с максимальным достоинством:
- Милостивый сударь, мы приносим вам свою благодарность за спасение Отечества. Благодаря вам, если только господин адмирал говорил правду - а я, пожалуй, склонен ему верить, ибо он зарекомендовал себя как человек, не тратящий свои слова попусту и в отношении неизвестных и бесполезных ему людей, - наш собрат по Пиренеям не может диктовать нам свои условия. Вы храбрый воин. И будете вознаграждены, - ни звука о данном обещании. Он не осмелел настолько.
  Очередной недоумевающий взгляд в сторону застывшей де Пуатье. "Почему она бездействует? Почему?"
(Диана де Пуатье)
  Даже когда от внезапности события казалось, что выхода из нежданной-негаданной ловушки, в которую загнал фаворитку и её царственного покровителя дражайший господин д'Эксмес, не было, герцогиня умудрялась сохранять видимую невозмутимость. Этому она научилась давно: иначе с её высоким статусом было нельзя. Теперь же, когда её чудесный друг дал ей драгоценную подсказку, все черты лица женщины выражали непоколебимую холодную самоуверенность. На просителя, отец которого в прошлом доставил ей недюжинные хлопоты своим обожанием, был устремлён взгляд очковой кобры, немного ласковый, слегка презрительный: жертва, не предчувствующая броска, была интересна своей жалковатой скорой участью. Она почти улыбалась в своём превосходстве, хотя сдерживала себя, в коем искусстве она преуспела за всё время своего фактического нахождения на троне, - а потому эта улыбка не выражалась в положении губ, ибо тогда её дело было бы проиграно, а противник - предупреждён. И вооружён.
  "О, эта беззащитность, прикрытая дерзостью, великолепна. Отчаяние - плохой советчик, друг мой." Последняя реплика, это своего рода воззвание, была замечательна. И имела, пожалуй, своё недюжинное воздействие. На кого? На короля, разумеется.
  Диана чуть склонила голову набок и поймала молящий взгляд своего верного раба. "Ах, Генри, почему же ты так мягок? Чуть только ситуация вышла из под царственного контроля - и вот, милостивые судари и сударыни, наблюдайте и мотайте на ус. Неуверенные, бегающие глаза, не смеющие взглянуть прямо на ваше лицо, поджатые губы, морщинка у переносицы... Видимые проявления его беспокойства позволят вам в момент просчитать свою максимально возможную дальнейшую выгоду. Во время того, как этот король не будет знать, что вам ответить. Как сейчас." Эта слабохарактерность правителя и раздражала, и радовала герцогиню одновременно. Конечно, она давала бесконечные возможности вертеть им и его поступками, а следовательно, и судьбой самой Франции. Но порою фаворитке это казалось слишком простым делом... О, не случайно было даровано кокетке это имя. Олицетворение богини охоты, она любила игру, запутанную и сложную; обожала выходить неизменно невредимой из лабиринтов человеческих сознаний. Ей удавалось просчитывать ходы, как и не снилось и умнейшему из шахматистов. Исходя из интересов честолюбия, она и предпочла дофина Франции во времена любви к ней несравненно более твёрдого и решительного мужчины. Хотя и последний мало что мог ей противопоставить, теряясь, как ребёнок, при первом же неодобрительном слове или взгляде.
  Такие уж личности попадались ей на пути. И потому она не в пример им, по-настоящему, уважала коннетабля. Монморанси во многом походил на неё, и перед неприятностями этот хитрец пасовал редко. "Лазейка всегда отыщется."
  "Вот чем он мне нравится, так это тем, что ораторство - его конёк. О да, заговорить Генри может кого угодно. И не ответил на прямой вопрос даже... пока. Однако, кажется, он уже готов уступить. Ах, как мы чувствительны, когда заходит речь о нашей чести! Ещё, чего доброго, отпустит. Этого допустить нельзя..." Голос короля умолк. Этим перерывом нельзя было не воспользоваться. Холодно и размеренно, чувствуя свою неуязвимость, Диана начала спасать ситуацию:
- Государь, неужели этот человек не наскучил вам? Ни к чему тратить своё драгоценное время, - за этим она прямо взглянула на Габриэля. - Милостивый сударь, позвольте осведомиться о том праве, которое позволило вам ворваться, как в свой дом, в Лувр? Вы осмелились самовольно устроить себе аудиенцию, в то время как король заявил, что сегодня принимать никого не может, - Пуатье выдержала паузу, а затем снова бросилась в бой. - Кажется, даже вы признали своё вторжение дерзким, так извольте объясниться, прежде чем со всей наглостью спрашивать что-то с вашего сюзерена и ставить условия тому, кому вы некогда клялись безответно служить верой и правдой.
  "Зачем торопиться? Всё в наших руках. Не вздумай сдаваться, Генрих. Не дай упасть своей и без того дрожащей короне..."